Неточные совпадения
— Уж будто вы не знаете,
Как ссоры деревенские
Выходят? К муженьку
Сестра гостить
приехала,
У ней коты разбилися.
«Дай башмаки Оленушке,
Жена!» — сказал Филипп.
А я не вдруг ответила.
Корчагу подымала я,
Такая тяга: вымолвить
Я слова не могла.
Филипп Ильич прогневался,
Пождал, пока поставила
Корчагу на шесток,
Да хлоп меня в висок!
«Ну, благо ты
приехала,
И так походишь!» — молвила
Другая, незамужняя
Филиппова сестра.
Приехали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы их на пожне видели,
А барыни красивые —
То
жены молодцов).
— Да расскажи мне, что делается в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда
приеду к тебе, если твоя
жена будет хорошая.
— Отчего же? Я не вижу этого. Позволь мне думать, что, помимо наших родственных отношений, ты имеешь ко мне, хотя отчасти, те дружеские чувства, которые я всегда имел к тебе… И истинное уважение, — сказал Степан Аркадьич, пожимая его руку. — Если б даже худшие предположения твои были справедливы, я не беру и никогда не возьму на себя судить ту или другую сторону и не вижу причины, почему наши отношения должны измениться. Но теперь, сделай это,
приезжай к
жене.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от
жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю
приехать. Умру с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую минуту, не могло быть никакого сомнения.
— Нет, почему же тебе не
приехать? Хоть нынче обедать?
Жена ждет тебя. Пожалуйста,
приезжай. И главное, переговори с ней. Она удивительная женщина. Ради Бога, на коленях умоляю тебя!
Алексей Александрович решил, что поедет в Петербург и увидит
жену. Если ее болезнь есть обман, то он промолчит и уедет. Если она действительно больна при смерти и желает его видеть пред смертью, то он простит ее, если застанет в живых, и отдаст последний долг, если
приедет слишком поздно.
К обеду (всегда человека три обедали у Карениных)
приехали: старая кузина Алексея Александровича, директор департамента с
женой и один молодой человек, рекомендованный Алексею Александровичу на службе.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час Варя,
жена брата,
приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она послала во все стороны и которые
приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
К полковому командиру
приезжал чиновник, титулярный советник Венден, с жалобой на его офицеров, которые оскорбили его
жену.
— Что это от вас зависит, — повторил он. — Я хотел сказать… я хотел сказать… Я за этим
приехал… что… быть моею
женой! — проговорил он, не зная сам, что̀ говорил; но, почувствовав, что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Левин сообщил брату, что
жена его
приехала с ним.
— Мы здесь не умеем жить, — говорил Петр Облонский. — Поверишь ли, я провел лето в Бадене; ну, право, я чувствовал себя совсем молодым человеком. Увижу женщину молоденькую, и мысли… Пообедаешь, выпьешь слегка — сила, бодрость.
Приехал в Россию, — надо было к
жене да еще в деревню, — ну, не поверишь, через две недели надел халат, перестал одеваться к обеду. Какое о молоденьких думать! Совсем стал старик. Только душу спасать остается. Поехал в Париж — опять справился.
Брат же, на другой день
приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит на свою связь с Карениной как на брак; что он надеется устроить развод и тогда женится на ней, а до тех пор считает ее такою же своею
женой, как и всякую другую
жену, и просит его так передать матери и своей
жене.
Эти два обстоятельства были: первое то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича, заметил, что он сух и строг с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича и то, что он не
приехал к ним и не дал энать о себе, с теми толками, которые он слышал об Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между мужем и
женою.
После графини Лидии Ивановны
приехала приятельница,
жена директора, и рассказала все городские новости. В три часа и она уехала, обещаясь
приехать к обеду. Алексей Александрович был в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
— Ах, батюшки, уж пятый, а мне еще к Долговушину! Так, пожалуйста,
приезжай обедать. Ты не можешь себе представить, как ты меня огорчишь и
жену.
Даже сам Собакевич, который редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны,
приехавши довольно поздно из города и уже совершенно раздевшись и легши на кровать возле худощавой
жены своей, сказал ей: «Я, душенька, был у губернатора на вечере, и у полицеймейстера обедал, и познакомился с коллежским советником Павлом Ивановичем Чичиковым: преприятный человек!» На что супруга отвечала: «Гм!» — и толкнула его ногою.
— Ах, жизнь моя, Анна Григорьевна, если бы вы могли только представить то положение, в котором я находилась, вообразите: приходит ко мне сегодня протопопша — протопопша, отца Кирилы
жена — и что бы вы думали: наш-то смиренник, приезжий-то наш, каков, а?
Он
приехал тотчас после похорон
жены.
— Ну да, недавно
приехал,
жены лишился, человек поведения забубенного, и вдруг застрелился, и так скандально, что представить нельзя… оставил в своей записной книжке несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти. Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
Это случилось в начале 48-го года, в то самое время, когда Николай Петрович, лишившись
жены,
приезжал в Петербург.
В 1835 году Николай Петрович вышел из университета кандидатом, [Кандидат — лицо, сдавшее специальный «кандидатский экзамен» и защитившее специальную письменную работу по окончании университета, первая ученая степень, установленная в 1804 г.] и в том же году генерал Кирсанов, уволенный в отставку за неудачный смотр,
приехал в Петербург с
женою на житье.
Он отвез
жену за границу, Бориса отправил в Москву, в замечательное училище, где учился Туробоев, а за Лидией откуда-то
приехала большеглазая старуха с седыми усами и увезла девочку в Крым, лечиться виноградом.
— Ба! Когда
приехал? Спивак — помер? А я думал: ты похоронное объявление несешь. Я хотел сбегать к
жене его за справочкой для некролога.
Знакомо и пронзительно ораторствовал Варавка, насыщая терпеливый воздух парадоксами.
Приезжала мать, иногда вместе с Елизаветой Спивак. Варавка откровенно и напористо ухаживал за
женою музыканта, она любезно улыбалась ему, но ее дружба с матерью все возрастала, как видел Клим.
— Добротный парень, — похвалил его дядя Миша, а у Самгина осталось впечатление, что Гусаров только что
приехал откуда-то издалека, по важному делу, может быть, венчаться с любимой девушкой или ловить убежавшую
жену, —
приехал, зашел в отделение, где хранят багаж, бросил его и помчался к своему счастью или к драме своей.
Но Клим почему-то не поверил ей и оказался прав: через двенадцать дней
жена доктора умерла, а Дронов по секрету сказал ему, что она выпрыгнула из окна и убилась. В день похорон, утром,
приехал отец, он говорил речь над могилой докторши и плакал. Плакали все знакомые, кроме Варавки, он, стоя в стороне, курил сигару и ругался с нищими.
Дважды в неделю к ней съезжались люди местного «света»:
жена фабриканта бочек и возлюбленная губернатора мадам Эвелина Трешер, маленькая, седоволосая и веселая красавица;
жена управляющего казенной палатой Пелымова, благодушная, басовитая старуха, с темной чертою на верхней губе — она брила усы; супруга предводителя дворянства, высокая, тощая, с аскетическим лицом монахини;
приезжали и еще не менее важные дамы.
Штольц не
приезжал несколько лет в Петербург. Он однажды только заглянул на короткое время в имение Ольги и в Обломовку. Илья Ильич получил от него письмо, в котором Андрей уговаривал его самого ехать в деревню и взять в свои руки приведенное в порядок имение, а сам с Ольгой Сергеевной уезжал на южный берег Крыма, для двух целей: по делам своим в Одессе и для здоровья
жены, расстроенного после родов.
В самом деле, муж и
жена, к которым они
приехали, были только старички, и больше ничего. Но какие бодрые, тихие, задумчивые, хорошенькие старички!
—
Жена! Уленька! Поди-ка, посмотри, кто
приехал! — кричал он в садик
жене.
— Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я надеялся… если не любите другого, то… будьте моей лесной царицей, моей
женой, — и на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и
приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
Их было немного: всего один пожилой моряк, всегда очень ворчливый и требовательный и который, однако, теперь совсем притих, и какие-то
приезжие из Тверской губернии, старик и старуха, муж и
жена, довольно почтенные и чиновные люди.
Жену и детей он уже отправил в Китай и сам отправится туда же с Перри, который обещал взять его с собою, лишь только другой миссионер
приедет на смену.
Завтрак снова является на столе, после завтрака кофе. Иван Петрович
приехал на три дня с
женой, с детьми, и с гувернером, и с гувернанткой, с нянькой, с двумя кучерами и с двумя лакеями. Их привезли восемь лошадей: все это поступило на трехдневное содержание хозяина. Иван Петрович дальний родня ему по
жене: не
приехать же ему за пятьдесят верст — только пообедать! После объятий начался подробный рассказ о трудностях и опасностях этого полуторасуточного переезда.
Подъезжая к дому Масленникова, Нехлюдов увидал у крыльца несколько экипажей: пролетки, коляски и кареты, и вспомнил, что как раз нынче был тот приемный день
жены Масленникова, в который он просил его
приехать.
— Вот какие вопросы вы задаете! Ну-с, это, батюшка, философия. Что ж, можно и об этом потолковать. Вот
приезжайте в субботу. Встретите у меня ученых, литераторов, художников. Тогда и поговорим об общих вопросах, — сказал адвокат, с ироническим пафосом произнося слова: «общие вопросы». — С
женой знакомы.
Приезжайте.
В то время Нехлюдов, воспитанный под крылом матери, в 19 лет был вполне невинный юноша. Он мечтал о женщине только как о
жене. Все же женщины, которые не могли, по его понятию, быть его
женой, были для него не женщины, а люди. Но случилось, что в это лето, в Вознесенье, к тетушкам
приехала их соседка с детьми: двумя барышнями, гимназистом и с гостившим у них молодым художником из мужиков.
— Ну вот, спасибо, что
приехал. Пойдем к
жене. А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, — сказал он с удовольствием, которого не мог скрыть.
— Ну, вот и прекрасно. Сюда, видите ли,
приехал англичанин, путешественник. Он изучает ссылку и тюрьмы в Сибири. Так вот он у нас будет обедать, и вы
приезжайте. Обедаем в пять, и
жена требует исполнительности. Я вам тогда и ответ дам и о том, как поступить с этой женщиной, а также о больном. Может быть, и можно будет оставить кого-нибудь при нем.
Приехав в Петербург и остановившись у своей тетки по матери, графини Чарской,
жены бывшего министра, Нехлюдов сразу попал в самую сердцевину ставшего ему столь чуждого аристократического общества. Ему неприятно было это, а нельзя было поступить иначе. Остановиться не у тетушки, а в гостинице, значило обидеть ее, и между тем тетушка имела большие связи и могла быть в высшей степени полезна во всех тех делах, по которым он намеревался хлопотать.
— Какой там Привалов… Не хочу знать никакого Привалова! Я сам Привалов… к черту!.. — кричал Бахарев, стараясь попасть снятым сапогом в Игоря. — Ты, видно, вчера пьян был… без задних ног, раккалия!.. Привалова
жена в окно выбросила… Привалов давно умер, а он: «Привалов
приехал…» Болван!
— Да отвяжись ты от меня, ржавчина! «
Приехал,
приехал», — передразнивал он
жену. — Нужно, так и
приехал. Такой же человек, как и мы, грешные… Дай-ка мне миллион, да я…
Часу в 9-м
приехал полицейский чиновник сообщить
жене застрелившегося дело, которое теперь уже вполне было разъяснено; Рахметов сказал, что
жена уж знает и толковать с нею нечего; чиновник был очень рад, что избавился от раздирательной сцены.
— Как? Я вам сейчас скажу. Он с самого первого дня, как
приехал в Петербург, очень сильно желал увидеться с вами; но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда
приедет к вам не один а с невестою или
женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею, нежели одного. Вы видите, что наша свадьба произошла из его желания познакомиться с вами.
В день приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон, окно, выступили люди, и все это ждало в иных местах шесть часов… Гарибальди
приехал в половине третьего на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал к Стаффорд Гаузу, у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с
женой.
Увы! он даже об обеде для Милочки не подумал. Но так как,
приезжая в Москву один, он обыкновенно обедал в «Британии», то и
жену повез туда же. Извозчики по дороге попадались жалкие, о каких теперь и понятия не имеют. Шершавая крестьянская лошаденка, порванная сбруя и лубочные сани без полости — вот и все. Милочка наотрез отказалась ехать.
Наконец одним утром к ним
приехала Лариса Максимовна Каздуева,
жена одного из самых старых друзей Бурмакина, и так убедительно просила Милочку посетить их вечером, что пришлось согласиться.
Владелец Отрады, князь Андрей Владимирыч Кузьмин-Перекуров, по зимам обыкновенно жил в своем доме в Москве, а летом
приезжал в Отраду вместе с
женой, бывшей французской актрисой, Селиной Архиповной Бульмишь.